Неточные совпадения
— Видел, — отвечал Голенищев. — Разумеется, он не лишен дарования, но совершенно фальшивое
направление. Всё то же Ивановско-Штраусовско-Ренановское отношение к Христу и
религиозной живописи.
Это делали и левые
направления, исходившие из позитивистического миросозерцания, и
направления славянофильские,
религиозные.
У меня всегда была большая чуткость ко всем
направлениям и системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику,
религиозную ортодоксию, экзистенциальную философию, но я ни с чем не мог слиться и оставался самим собой.
Скоро, однако, умный и лукавый старик нашел средство примириться с «новым
направлением». Начались
религиозные споры, и в капитанской усадьбе резко обозначились два настроения. Женщины — моя мать и жена капитана — были на одной стороне, мой старший брат, офицер и студент — на другой.
Для русского сознания XIX в. характерно, что русские безрелигиозные
направления — социализм, народничество, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм — имели
религиозную тему и переживались с
религиозным пафосом.
Это прежде всего
религиозное беспокойство и
религиозное искание, это — постоянный переход в философии за границы философского познания, в поэзии — за границы искусства, в политике — за границы политики в
направлении эсхатологической перспективы.
Чаадаев и Печерин представляли у нас
религиозное западничество, которое предшествовало самому возникновению западнического и славянофильского
направлений.
Политически журнал был левого, радикального
направления, но он впервые в истории русских журналов соединял такого рода социально-политические идеи с
религиозными исканиями, метафизическим миросозерцанием и новыми течениями в литературе.
Они внимали и охотно усвоивали его
религиозные мнения и пошли по его
направлению в котором они могли не предаваться чуждому русской натуре влиянию католичества и в то же время не оставаться наедине без всякой церковной теплоты, на что приходилось обрекать себя людям, следовавшим строго пиетистическим традициям.
Впрочем, это слово не выражает дело; это собственно не
религиозное, а нравственно-наставительное, так сказать,
направление.
Пример подобного отношения являет тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные
направления и исчерпать все содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы
религиозного суждения», между тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
Еще в «Феноменологии духа» Гегель дал следующую меткую характеристику «исторического»
направления в немецком богословии, которое сделалось столь влиятельно в наши дни: «Просветительство (Die Aufklärung) измышляет относительно
религиозной веры, будто ее достоверность основывается на некоторых отдельных исторических свидетельствах, которые, если рассматривать их как исторические свидетельства, конечно, не могли бы обеспечить относительно своего содержания даже степени достоверности, даваемой нам газетными сообщениями о каком-нибудь событии; будто бы, далее, ее достоверность основывается на случайности сохранения этих свидетельств, — сохранении, с одной стороны, посредством бумаги, а с другой — благодаря искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, и, наконец, на правильном понимании смысла мертвых слов и букв.
В господствующем научном (религиозно-историческом)
направлении под флагом науки обычно везется
религиозная контрабанда: свою собственную религию и
религиозную философию при своем некритическом догматизме представители науки bona fide [Добросовестно (лат.).] выдают за выводы «научного» исследования.
Это сеть
религиозное декадентство, импрессионизм, который может прийтись по вкусу разве только любителям «мистического анархизма» [
Направление в русском символизме, связанное с именем Г. И. Чулкова (1879–1939), книга которого «Мистический символизм» вышла в С. — Петербурге в 1906 г. со вступительной статьей В. И. Иванова «Неприятие мира».
Но эта неопределенность и алогичность религии есть совершенный nonsens, неосуществимая утопия, и как ни воздерживается сам Шлейермахер от каких-либо высказываний о предмете религии, но и у него неизбежно получается хотя минимальная и расплывчатая, но все-таки отнюдь не алогическая догматика, приближающая его то к Спинозе, то к пиетизму [Пиетизм (от лат. pietas — благочестие) —
направление в религии, ставящее
религиозное чувство выше
религиозных учений.].
Сказанное дает основание и для суждения о пределах
религиозного гнозиса, или вообще о гностическом
направлении в религии, которое всегда существовало, в настоящее же время проявляется с наибольшею силой, с одной стороны, в метафизическом рационализме, а с другой — в так называемом теософическом движении, точнее, в современном оккультизме.
И никогда мы не стесняли никого обязательностью
направления, хотя я лично всегда отклонял от журнала все, что пахло реакцией какого бы то ни было рода, особенно в деле свободы мышления и
религиозного миропонимания.
Но удивительно, что и в народничестве
религиозном, и в славянофильстве есть это социально-классовое понимание «народа», и в резком противоречии с органическим
направлением славянофильского сознания.